По старинным поверьям, привидение отличается от живого человека тем, что не отражается в зеркалах. Время — это «привидение наоборот», невидимое, но постоянно отражающееся во всем, что нас окружает. «Время боится пирамид», — говорили древние в изумлении перед долговечностью творений собственных рук. Но как бы гордо ни звучали эти слова, человечество еще в младенчестве осознало непреодолимое могущество времени, его неумолимое движение. Не в силах справиться с невидимой, но влиятельной субстанцией, люди не могли избежать и неравной борьбы с ней. Борьбы, в которой даже относительный успех воспринимался как победа:
недаром в любом обществе слава, способная прорваться в будущее, ценилась выше богатства или власти...
Может быть, именно желание сделать поступь времени мягче заставило часовщиков и декораторов заключать часовые механизмы в футляры, ничем, кроме циферблата, не напоминавшие о драматизме убегающих мгновений. Похожие на шкафчики настенные часы создавали иллюзию прирученного времени, а более изощренные, с движущимися фигурками и прочими затеями, напоминали безобидные и занятные игрушки. Одним словом, их форма, порой весьма затейливая, не просто маскировала механизм, но отвлекала зрителя от сложной сущности процесса, зафиксированного с помощью колесиков и стрелок. Мастерство резчиков по дереву и чеканщиков служило для успокоения, а созданные ими часы не пробуждали в людях тайный страх перед ускользающей под мерное тиканье жизнью.
Двадцатый век — век насильственного прощания с иллюзиями, и часы, которые создает петербургский архитектор Евгений Жук, парадоксально современны. Современная беспощадность, с которой автор обнажает
бесчеловечное торжество времени, находится в парадоксальном контрасте с
привычным материалом и архаическим способом его обработки. Часы мастера сделаны из деревянного массива, а детали выточены на дедушкином станке с ножным приводом. Создавая их, он словно бросает вызов излюбленному в наши дни способу преодолевать быстротечность дней за счет скорости. Его труд медленный, а произведения полны расточительной тщательности. Глядя на них, невольно вспоминаешь Кастанеду, утверждавшего, что единственный шанс спасения заключается в безупречности. Мастера завораживает сам процесс работы, и, наверное, поэтому его часы, несмотря на выраженную в них окончательную победу времени, вызывают не страх, а восхищение.
По старинным поверьям, привидение отличается от живого человека тем, что не отражается в зеркалах. Время — это «привидение наоборот», невидимое, но постоянно отражающееся во всем, что нас окружает. «Время боится пирамид», — говорили древние в изумлении перед долговечностью творений собственных рук. Но как бы гордо ни звучали эти слова, человечество еще в младенчестве осознало непреодолимое могущество времени, его неумолимое движение. Не в силах справиться с невидимой, но влиятельной субстанцией, люди не могли избежать и неравной борьбы с ней. Борьбы, в которой даже относительный успех воспринимался как победа:
недаром в любом обществе слава, способная прорваться в будущее, ценилась выше богатства или власти...
Может быть, именно желание сделать поступь времени мягче заставило часовщиков и декораторов заключать часовые механизмы в футляры, ничем, кроме циферблата, не напоминавшие о драматизме убегающих мгновений. Похожие на шкафчики настенные часы создавали иллюзию прирученного времени, а более изощренные, с движущимися фигурками и прочими затеями, напоминали безобидные и занятные игрушки. Одним словом, их форма, порой весьма затейливая, не просто маскировала механизм, но отвлекала зрителя от сложной сущности процесса, зафиксированного с помощью колесиков и стрелок. Мастерство резчиков по дереву и чеканщиков служило для успокоения, а созданные ими часы не пробуждали в людях тайный страх перед ускользающей под мерное тиканье жизнью.
бесчеловечное торжество времени, находится в парадоксальном контрасте с
привычным материалом и архаическим способом его обработки. Часы мастера сделаны из деревянного массива, а детали выточены на дедушкином станке с ножным приводом. Создавая их, он словно бросает вызов излюбленному в наши дни способу преодолевать быстротечность дней за счет скорости. Его труд медленный, а произведения полны расточительной тщательности. Глядя на них, невольно вспоминаешь Кастанеду, утверждавшего, что единственный шанс спасения заключается в безупречности. Мастера завораживает сам процесс работы, и, наверное, поэтому его часы, несмотря на выраженную в них окончательную победу времени, вызывают не страх, а восхищение.